Сообщений в теме: 1083

[Yalichiki]

Байгали Серкебаев
написал слова памяти
Батырхану Шукенову
и в конце вот это стихотворение.

Оно очень актуально для каждого из нас:


На что мы тратим жизнь!
На мелочные ссоры,
На глупые слова, пустые разговоры,
На суету обид, на злобу- вновь и вновь.
На что мы тратим жизнь...

_А надо б на любовь._

Сжигаем жизнь дотла всё на пустое что-то -
На нудные дела, ненужные заботы...
В угоду обществу придумываем маски...
На что мы тратим жизнь!

_А надо бы на ласки._

Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,
На "имидж" и "престиж", ненужную науку,
На ложь и хвастовство, на дармовую службу.
На что мы тратим жизнь?...

_А нужно бы на дружбу._

Куда-то всё спешим, чего-то добываем.
Чего-то ищем всё - а более теряем.
Всё копим: золото, тряпьё и серебро...
На что мы тратим жизнь!

_А надо б на добро._

Волнуемся, кричим, по пустякам страдаем.
С серьёзностью смешной вещички выбираем.
Но сколько не гадай - всё выберешь не ту.
На что мы тратим жизнь...

_А надо б на мечту._

Боимся радости, боимся верить в сказки,
Боимся и мечты, и нежности, и ласки.
Боимся полюбить, чтоб после не тужить...
На что мы тратим жизнь?!

_А надо просто жить!_

[Yalichiki]

РУССКИЕ УРОКИ

«Французы помнят. Немцы знают…»
С. Климкович


Опять Россией мир пугают.
К тому, конечно, повод есть:
«Французы помнят. Немцы знают…»
А, кто завидует, не счесть.
И могут разные банзаи
Сказать спасибо за урок.
«Французы помнят. Немцы знают…»
Американцам невдомёк.
А мы сквозь вечность видим броды
И льём космический металл.
И то - какие наши годы,
Ещё никто не сосчитал.
Храним отеческое знамя,
А как храним, поди проверь.
«Французы помнят. Немцы знают…»
Хотя и мы не без потерь.
И всё же Русь в душе не злая,
Она в душе – первонарод.
«Французы помнят. Немцы знают…»
И до Америки дойдёт.

Леонид Корнилов

[худой]

Наличие злобы не значит отсутствие друзей.

Я испытала чувство злобы на ровном месте. Не зависимо ни от чего. Анализ поведения показал, что это была не объяснимая вспышка. У меня есть два очень близких друга. Число два, законченное. Больше никого в друзья не принимаю.

Остальные просто знакомые.

Два мои друга любят меня ни за что. Просто потому что.

 

И все равно, я осознаю, что чувство злобы может быть. Я бы сказала что это на себя. Злоба на себя. Не все это осознают... Она выплескивается на рядом стоящего.  Неудовлетворенность собой.

 

 

А вообще, мне крайне сильно, нравится вот этот стих.

 

Вчера сосед мой перерезал вены.

Он смерти не искал. И был в себе.

Он просто страшно жаждал изменений.

В своей остановившейся судьбе.

 

(Губерман)

Радостный строй гитар.
Яростный стройотряд.
Словно степной пожар,
Песен костры горят.

Там ещё что- то про максимализм есть   . Не наговаривайте на себя. Вы хорошая. Я знаю. Я видел вашу улыбку   

[худой]

Я не знал чем помочь 

               воспалённому мозгу.

Он кричал,он стонал -

Не возможно так жить !

Я мечтал.

И мечты и запои,

Не давали мне мир изменить.                    ( )

[худой]

Сегодня осень.

Завтра снегопад

И, я не знаю сам, 

Чему я рад ?

Быть может,

Лето неизбежно ?

Шепнули мне

На ушко,

Нежно, нежно.                

[худой]

Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безбольно догореть.
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.

Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь   

                                                                 Анна Ахматова.  

Сегодня у Российского поэта день рождения ( )

Сообщение отредактировал худой: 03 October 2017 - 02:19 PM

[Электрик]

Заплаканная осень, как вдова
В одеждах черных, все сердца туманит...
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет.
И будет так, пока тишайший снег
Не сжалится над скорбной и усталой...
Забвенье боли и забвенье нег —
За это жизнь отдать не мало.

Анна Ахматова

[худой]

не не жаль гигантских исполинов,
Каменистый берег их пустынен.
Кто важнее им себя любимых?
Тот кто так далек - сам в том повинен.
Так и мы с тобою как планеты,
Далеко проносимся в пространстве
Чтобы уловить немного света,
Наблюдая путь межзвездных станций.

Земля, Земля, я Юпитер!
Вы не спите, еще не спите?
Смотрите, смотрите -
Исчезает млечный путь
Земля, Земля, я Юпитер!
Подождите, не уходите -
Летите, любите,
А я - как-нибудь.

Евгения Теджетова или группа с Салют. Не с начала. но.....

 Но, как часто звуки переплетаются со словами   

Сообщение отредактировал худой: 07 October 2017 - 05:15 PM

[худой]

Глупости всякие 

Вот,есть мой любимый диван.

И там есть одьялко, 

    И есть подушки..

Вот только счастья

                 Нет мне на нём,

Потому, что подушку

Вечно (ночью ) ворует подружка  

И радость общения, с ним.

Только днём     

Сообщение отредактировал худой: 07 October 2017 - 08:20 PM

[худой]

Нда. 

Сообщение отредактировал худой: 07 October 2017 - 08:21 PM

[Электрик]

Вот мне пять лет
Есть у меня подружка
Мы вместе ходим в детский сад.
И в тихий час меняемся подушками
Ведь я ей друг,
А мне она подружка...
Мне двадцать лет
И у меня подружек...
Могла б их посчитать подушка...)
На белой наволочке тёмный волос
От брюнетки след...
Мне...много лет...
И бодрая старушка
Прочтёт,
Вздохнёт- «Ох, ты мой Пушкин»
Поднимет выпавший стакан
Присядет рядом на диван
Поправит смятую подушку.
Вздохнёт-
«Есть у тебя подружка».

...На белой наволочке белый волос
От брюнетки след...
Мы вместе много лет...))))

[Перс]

Противоположное мнение

 

Подружка на подушке

- это гадость,

сопение в ухо,

и коленкою упор  в живот,

кому нужна такая радость,

с утра делов невпроворот.

Кто хочет спать без недосыпа,

положит справа от себя кинжал.

А лучше барышню отправить

туда, откудова позвал.

Отдельный сон без посторонних

- вот для мужчины идеал.

[Ю-Ю]

Вот мне пять лет
...........

...На белой наволочке белый волос
От брюнетки след...
Мы вместе много лет...))))

 

 

Противоположное мнение

 

Подружка на подушке

- это гадость,

 

- вот для мужчины идеал.

 

 

 

Мальчики, мне понравился диалог!

[Перс]

Нынче рассадник лирического креатива скирдуется, преимущественно, в Ленобласти, как я понял.

[Электрик]

Желанье спать без недосыпа,
Без посторонних видеть сны,
Без храпа, скрипа и упрека,
Без отлежавшегося бока
И без затекшейся руки.
И без сопливого сопенья...
Какие могут быть сомненья?!
Когда в заботах день устал
Ждёшь ночи
И кладёшь под ушко
Лишь уголок подушки...
И-
Де-
Ал!
))

[худой]

И с каждым скрипом просыпаться,

Вцепившись в кривенький кинжал.

А вдруг пришли сегодня братья

Да, той, что ты вчера украл  !         

                                                          ( Персу .   )

[худой]

Какие могут быть сомненья?!
 

Но как же радостно и сладко

Проснувшись рано по утру,

Прижаться к той,

Что ночью гадко

Храпела. 

Да.

Ей всё прощу                            (      )

[Перс]

Мне тут с вами всё ясно

Ю-Ю намедни кинула маляву,
что за Электрика любому пасть порвёт,
в натуре буйный цвет малины
и криминал тут водит хоровод.

Ю-Ю на форуме в законе,
у ней повсюду кореша,
а я всего лишь скромный сварщик,
в раскладах мафии не шарю ни шиша.

Электрик, ухмыляясь, пику точит,
Ю-Ю тельняху рвёт: Век воли не видать!
Бегу отсель, из вашего притона,
целее буду... вашу мать!

[Электрик]

Ох, эти стихотворные батальи!

Не зря на форуме вы срок мотали!

Лиричный креатив банален...

Худой спит не один и, в принципе, брутален...)

Скромняга Перс предъявы шьёт, хотя,

Как утверждает, сам не криминален...

Ю-Ю пушистой белизной всегда поделится с друзьями...

 

Нет...этот раунд точно не финальный! )))

[Nikola]

БЛИЗКИЕ ЛЮДИ

Не скорым шагом, внимательно приглядываясь и, наметанным глазом примечая огрехи на трассе трубопровода, ветку которого уложили его ребята сегодня с утра, он приблизился к  монтажникам, расположившимся на кратковременный отдых в тени разлапистой сосны неподалеку от смонтированного трубопровода.
- Семен! - подходя к мужикам и только слегка замедлив шаг бросил он в сторону отдыхавших монтажников, - Там, на компенсаторе, кто делал?! Шлак не обколотили и скобки снизу оставили. Пушкин за вас доделывать будет?
Только что посмеивавшийся парень лет двадцати восьми, недавно принятый на участок монтажников, встрепенулся и быстро вскочив на ноги напористо начал было отвечать:
- Так, там чего? Фигня!…
- Не мельтеши! – прервал его неторопливо поднявшийся рядом с ним крупный мужчина, - не тебя спрашивают!
И, уже обращаясь к подошедшему, спокойно уверил:
- Сделаем, Иваныч! Не беспокойся. Я еще трассу не обходил…
- Добро! - Бросил подошедший поднявшемуся мужчине, который и был бригадиром, работавшей на этом пролете бригады и снова ускоряя шаг до размеренного пошел вдоль трассы трубопровода дальше.
Он явно различил за своей спиной слова “хохотунчика”, который взъерошено тараторил:
- Да, чего там! Мелочь! Стоит ли возвращаться из-за такой ерунды!
и пресекший его басовитый голос бригадира:
- Не мельтеши, тебе сказали! Подвел перед боссом… Иваныч сказал – чего тебе: мало этого?
Иваныч, а если точнее – Александр Иванович, прораб строительно-монтажного участка, работающего на укладке трубопровода теплотрассы,  безразлично пропустил услышанное мимо сознания: так и должно было быть. Замечание по делу и нечего “хохотунчику” подпрыгивать, как будто его  безосновательно обвинили во всех тяжких грехах. Слово было сказано бригадиру, а то, что взъерепенился “хохотунчик”, так это… Как говориться: “Чует кошка чье мясо съела!”…
Так, пропустив мимо внимания этот малозначительный эпизод, Иваныч шел вдоль теплотрассы, когда услыхал, что его кто-то догоняет…
Догонявший приблизился и неуверенно зашуршал чуть сзади поступью, выдававшей его нерешительность. Пройдя еще не много и не дождавшись того, зачем его нагнал неизвестный, Иваныч,  не оборачиваясь, бросил-спросил:
- Ну!… Чего там?…
- Там Вас к телефону! – Иваныч по голосу узнал молодого парнишку-стажера, к которому испытывал теплое расположение за сноровистость, сообразительность и какое-то природное уважение к страшим его по возрасту работникам участка…
- А-а… Игорек… - протянул он останавливаясь, и повернувшись лицом к пареньку, поинтересовался, - А кто там?
- Да какой-то мужчина! Напористый такой! Я ему говорю – занят Александр Иванович, а он – так это… Невежливо… Всякую ерунду говорит…
Игорек чуть споткнулся, подбирая слова и не найдя допустимо-достойного, повторил:
- Невежливо разговаривает!… И настырный такой! Я трубку повесил, а он опять звонит… Говорит, что этот звонок, мол, Вам больше нужен, чем ему!… Вот я и побежал до Вас!…
- Понятно!… Иди, Игорек, спасибо! Ничего ему не говори, в трубке-то, я сам с ним сейчас подойду и переговорю… Беги!…
Иваныч улыбнулся, лукаво и добродушно, мельком глянув в глубь растерянных глаз парнишки.
- Ладно... – согласился Игорек и немного обиженный за своего начальника, развернулся и пошел к прорабской…
Иваныч продолжая морщить лучики в уголках глаз, не замечая сам чуть растянутых в улыбке губ смотрел вслед удаляющейся ладной фигурке паренька.
Но через несколько мгновений лицо его приняло привычную озабоченность и по лицу пробежала тень досады: он понял, кто звонил…
Звонил отец, старик въедливый и бесцеремонный. Звонил опять, наверняка, что б потребовать от Иваныча, на “правах отцовства”, какой-нибудь не очень легальной услуге: или электродов с монтажа, или кусков труб на обновления  своего подворья…
Так просто – “узнать про здоровье”, отец звонить не будет!… Горькая ухмылка чуть тронула губы Иваныча и он, обречено вздохнув, пошел вслед за убежавшим Игорьком…

- Ты где там шляешься?!  Мне че?! До смерти ждать, пока ты к телефону соизволишь подойти?! Отец звонит – должон бегом бежать!
Только успев поднести к уху трубку и сказать обычное “Да!” Иваныч услышал скрипучий тенорок и даже слегка дернул головой от такого напора. Впрочем, это было обыденным делом и Иваныч попытался даже пошутить:
- Так, не мальчик же уже я, папа! Это ты у нас все бегаешь, как молодой!
- А тебя и зависть грызет, не можешь дождаться, когда я загнусь!
- Папа! Ну, зачем ты так?!…
Настроение у Иваныча стало склонятся к нулю… Мотнув Игорьку, который был тут же, указывая головой на выход, он спросил в трубку:
- Ты чего хотел-то?…
Игорек понятливо поднялся, вышел из прорабской и пошел к монтажникам, которые уже работали, устраняя огрехи, замеченные Ивнычем.
- А ты не “нукай!” – молод ишо! – скрипел отец в ухо из трубке голосом и так не очень приятным в жизни, а тут еще искаженный модуляцией аппарата. – Я тебе по делу звоню! Слышь, Сашка! Тут Петруха надысь куда-то с дружками на уток собирается – напарник мне нужен! На субботу. Сетешки поставить, да утей погонять. Ты, давай-ка, на субботу ничего не планируй!
Сказано это было тоном, который явно давал понять: все уже за него, Сашку, решено и его попросту ставят перед фактом, что б чего не удумал, что могло бы планы отца на субботу расстроить.
Иваныч вздохнул тихонько, но отец все же услыхал шорох мембраны от его вздоха и возмущенно заскрипел:
- Его приглашают как человека, по-доброму, а он ломается, как говно через палочку! В следующий раз вот и задумаешься: может лучше к чужим людям за помощью обращаться! Никакого уважения к отцу!
- Да, я ж не отказал! Ты ж мне еще и слова не дал сказать!… - Иваныч пытался перевести разговор в нормальное русло диалога, но на том конце провода в трубку уже явно выливался кипяток.
- Ты б еще родному отцу отказал! Я че, не знаю, чего ты там сейчас думаешь?! Да я тебя насквозь вижу! Так едешь иль мне кого-то чужого просить пособить?!
- Поеду, поеду! Не кипятись! – Иваныч досадливо перебил отца, - ты толком скажи: чего и во сколько?
- В пятницу после работы придешь – все и обгутраим! Тебя не заманишь, так ты и родительский дом забудешь где стоит!…

В трубке запикал отбой…
Александр Иванович еще немного постоял соображая и приходя в себя после разговора… Затем присел на стул и положил исходящую глухими гудками трубку на аппарат…
Та-ак!… И отказаться нельзя, и суббота, считай, испорчена!… А он планировал в эти выходные подлатать изгородь на участке, поленицу дров переложить к зиме… Придется вечерами – после работы…
Ничего хорошего от предстоящей поездки Иваныч не ожидал. И Петруха - младший брат Александра Ивановича, распрекрасно зная ставший с годами сварливым характер отца, сделал, судя по всему, ловкий финт! Прознав раньше Сашки, то бишь его – Александра Ивановича, про намерения бати, он впарил отцу, что у него де намечена супер-важная поездка! А сам, скорее всего, смотается куда-нибудь поблизости от поселка с таким расчетом, что б к полуночи уже быть дома. Вернется, а назавтра, когда Отец и Сашкой уедут из поселка спозоранку, спокойно займется своими делами.
Э-эх!…
Своим пройдошистым характером Петруха очень напоминал отца, вечно подставляя старшего брата под “отеческую любовь” родителя…

В пятницу, не заходя домой, Иваныч заглянул в отчий дом.
- А-а… Сашка! Давай, гоноши на завтра! – завидев его в створе калитки, отец доже не поздоровался.
- Да погоди, ты, старый, успеется! – стоявшая на крыльце дома мама Александра, еще крепкая пожилая женщина, вытирала руки о передник, по-видимому, только-только оторвавшись от грядок, которые она лелеяла и холила с любовью и заботой к земле, присущей, наверное, только женщинам.
- Сашок, ты поужинал?
Да, не, мам, не хочу… Чего-то натолкался за день… Если попозже только. – Иваныч не ответил категоричным отказом, понимая заботу матери и старясь этим полуотказом - полусогласием показать, что он признателен ей за заботу.
- А то поешь: целый день ведь на ногах! Успеется вам собраться. Ему чего – старому торопыге…
И, уже обращаясь к отцу, прикрикнула:
- А ты то чего не собирался?! Целый день, ведь, дома сидел! Почто Сашу надо было ждать: без него не знаешь - где что лежит?!
И опять обращаясь к Саше, сказала тихонько: - все чего-то брюзжит, ворчит… Уставать я от него стала…
- Да, ладно-о!… - то ли успокаивая ее, то ли сам себе не давая взвинтится, Иваныч внутренне встряхнул себя, отгоняя прочь накопившуюся за день усталость и пободревшим шагом двинулся вглубь подворья “гоношить”, как сказал отец, снасти и прочее шмутье для предстоящей на завтра поездки…

Уже стало смеркаться, когда сборы были закончены, которые Иваныч производил под непрестанное скрежетание отцовского голоса, который ежеминутно выражал свое недовольство буквально всем на свете…
Он недолго постоял посреди подворья и направился к выходу из него, когда в догонку донеслось:
- Ты, смотри, не проспи!… А то мне ишо будить тебя прибется…
- Не просплю! – Иваныч чуть не трусцой постарался побыстрее выскользнуть за калитку.
И то! Он за вечер больше устал, чем за всю неделю.
Мало того, что отец постоянно был чем-то недоволен, мама как будто сознательно, в противовес ему, выражала постоянную заботу: “Сашок, возьми теплый свитер!”, “Сашок, не забудь про запасные носки”, “Сашок, вот, положи ватрушек, захочется кушать – быстренько перекусишь”. И обижаться на нее за эту заботу было нельзя, и чрезмерная опека, как будто он и в самом деле был каким-то недотепой, раздражала. Как он не пытался их и прежде убедить, что он уже пожилой мужик, с достаточным жизненным опытом, что в жизни он добился гораздо больших успехов и более авторитетного положения в обществе, чем они в свои годы, - все это не имело никакого воздействия ни на отца, ни на мать. Они упрямо продолжали выталкивать вперед избитый штамп, прикрываясь им как щитом против его доводов, что для них он был, есть и будет оставаться дитем…
Что они подразумевали под словом “дите”, Иваныч, анализируя их отношение к себе, ни как не мог взять в толк: то ли это “недотепа”, то ли “полудурок”, то ли еще какой не совсем приспособленный к жизни образчик человека в из глазах…

Встав пораньше, Иваныч быстро сложил провиант и довольно плотно перекусил, понимая, что день предстоит довольно напряженный и когда в следующий раз представится возможность подкрепиться, сказать трудно – может быть и до самого вечера времени не выпасть… Впрочем, такой рваный ритм был привычен как для него, так и  для отца, с малых лет пропадавшего в тайге, на глухих речушках, неделями месившего ичигами мокрый снег от темна и до темна в горячую таежную пору чернотропа, когда  все таежные следопыты уходя из зимовий, заимок, палаток на целый день с лайкой на промысел в тайгу, бросали в заплечную поняшку кусок хлеба, горсть чая, спички и котелок…
С этим иногда и ночевать приходилось среди черной мрачной тайги, выбрав для ночлега место близ сухой смолистой колоды или пня, и коротая долгую, долгую ночь в коротких дремах, периодически вскакивая и с хрупом притопывая по подмерзшему снегу разгоняя в жилах стынущую кровь…

Времени на сборы ушло немного и скорым шагом Иваныч направился к дому родителей. Он знал, что в принципе он мог бы так и не торопиться: все равно отец будет еще долго ходить из угла в угол, швыркать бесконечный чай и присаживаться перед открытой дверцей печи покурить. Все это будет сопровождаться неизменным: “Мать! А где мои…? Мать! А куда я положил… ?” И укоры о том, что де он “тянет резину” будут вызывать только вспыльчивые обвинения в адрес же укоряющего…
Так он и случилось. Войдя в дом, Иваныч увидел отца сидящего у печи с папиросой в одной руке и кружкой чая – в другой. Мама привычно сердито  ворча себе под нос, что-то заталкивала в отцовский рюкзак.
Иваныч не стал задерживаться и вышел на подворье. Он не спеша сносил и приготовленные с вечера вещи и снасти в на берег реки и укладисто разложил их в ней, так, что бы они не мешали в поездке, а то, что может неожиданно понадобиться, всегда оказывалось под руками. Немного переведя дух и внутренне настроившись, он взвалил на плечо подвесной мотор и осторожно, опасаясь оступиться с тяжелой ношей но тропинке ведущей к воде, отнес его к лодке. Закрепив мотор на транце, он присел на борт и  обвел взглядом гладь реки с едва угадывающимся в предутренней серости и поднимающемся от воды тумане противоположным берегом. Тихо шелестя бесконечными как дыхание, мелкими волнами о прибрежную гальку река успокаивающее шептала ему: “Слыш-ш-ш…. Слыш-ш-ш…” О чем сокровенном  она хотела ему рассказать? Или она призывала его быть терпимым?… Или напротив она хотела его о чем-то предостеречь? О том, о чем она знала вечность и о чем люди могут так не узнать? Слушая шепот реки и глядя на мелкие волны, катающие мелкие камешки на урезе, он задумался… 
Из оцепенения его вывел голос отца, который после сна и изрядного количества выпитого чая уже не казался таким скрипучим, как вчера
- Ну, че расселси-то?! Ехать давно пора, а ты расселся! Шмутье-то стаскал, иль отцу надо все за вас делать?!
- Да, садись, ты! Все уже готово. Тебя только и жду…
Окинув взглядом лодку, вещи, аккуратно и с толком уложенные на дне и вдоль бортов он удовлетворенно крякнул и даже как-то помягчел выражением лица.
- Ну, че, Сашка, поехали?! Ни пуха!…
- К черту! – привычно вторил Иваныч и уже отцу, - Отталкивайся!
Лодка качнулась от толчка и тихо поплыла от берега в редкую мглу утреннего тумана.
- Вроде как раз по времени… - с благой ноткой в голосе констатировал отец.
И продолжал, опять придав голосу прапорщицке интонации:
- Пока вас не подтолкнешь – хрен пошевелитесь!
Иваныч дернул за шнур стартера мотора и взлетевший гул поглотил разом предутреннюю сказочность дремавшей реки а заодно и необходимость отвечать отцу на его словесные уколы.

….
Подплыли к заранее намеченной заводи когда солнце уже коснулось верхних слоев тумана мгновенно превращая его из серой угрюмой массы в пронзительно-белую молочную смесь. Заглушив двигатель они проплали по иннерции до самых прибрежных кустов, нависающих с яра над самой и чиркающих по струящемуся потоку вздрагивающими ветвями.
Отец ловко ухватился за один из них и придержал лодку.
Иваныч быстро достал сеть и привязав к одному концу тетивы бечевку, к другому - якорь и подал снасть отцу. Отец, закрепив тетиву на крепкой здоровой ветке изгтовился спускать снасть в воду и выжидательно оглянулся на Иваныча. Ивныч быстро сел в греби и размеренными гребками повел лодку вперед кормой  от берега в реку. Отец по ходу лодки спускал снасть…
Все это они проделывали молча, не делая лишних движений и ожидая друг от друга команд.
После гула заглушенного мотора тихое спокойствие речного простора казалось еще более всепоглощающим: слышно было, как всплескивает вода, завихряясь в небольшие водовороты у транца при толчках весел, как тихо поскрипывают уключины и шлепаются капли о гладь воды, срываясь со вскинутых из воды весел при очередном взмахе…
Уже выпустили половину сети, как чуть поодаль и ниже по течению от них из кустов с испуганным вскряком вылетел сапсан. Утка с широким клювом, за что ее местные прозвали “мехлопата”.
- Ружье! Ружье! - Не выпуская сеть из рук торопливо запричитал в носу лодки отец, - Да, шевелись, ты!…
Иваныч бросил весла и спешно вскинул к плечу ружье, которое он предусмотрительно положил рядом с собой и успев его в пути зарядить. На всякий случай.
Он привычно подвел линию прицела под улетающего сапсана и взяв необходимое упреждение плавно надавил на курок…
В самый момент выстрела отец опять резко повернулся к нему с возмущенным лицом, лодка качнулась и… палец Иваныча додавил спусковой крючок и прозвучал выстрел, напрочь забив возмущенный возглас отца.
По хлестнувшей по воде плети дробового заряда Иванч сразу понял: “Обнизил! И чего он дернулся, старый хрыч!”
Сапсан заполошено забил крыльями, стремительно набирая высоту и скрываясь в  сверкающем на солнце спасительном мерцании тумана.
- Мазло! Считай в упор смазал! Дергаешься как парализованный!…
- Все! – подумал Иваныч, - Прощай спокойный день! И какого черта вынесло этого сапсана в самом начале!…
А в слух ответил отцу взаимным упреком:
- Ты-то чего крутишься?! Уголья в одно место насыпали?…
Отец от неожиданности немного опешил, не ожидая такой резкости от сына и, немного придя в себя, прикрикнул:
- Греби, давай! Мазло!…
С досадой, не столько от совершенного промаха, а от того, что дал отцу повод для неприятных и бессмысленных упреков на весь день, Иваныч рванул весла…
- Полегче!… Полегче!… А то и сеть щас порвешь! Ни украсть – не покараулить…
Отец отвернулся и проворно снуя руками стал спускать оставшуюся снасть.
Пока они отвлекались на утку и никчемную перепалку, лодку снесло течением и теперь Иванычу приходилось налегать, что б вывести снасть в намеченный створ. Поглощенный греблей он не слушал ворчание отца, непрестанно доносившееся с носа лодки.
Расставив еще пару сетей они пристали к берегу и выйдя на мысок косы, ниже которой они ставили сети пустили в ход другие снасти: отец – так называемый “кораблик”, а Иваныч предпочел спиннинг…
Радуясь возможности отойти на доброе расстояние от отца он стал удалятся от него по пути закидывая блесну…
Как он ни пытался в этом нехитром занятии отвлечь себя от неприятного осадка, внутренняя напряженность, схлынувшая было в предрассветный час, продолжало нарастать.
Он непроизвольно взвинчивал себя и уже не осознанно, чисто механически закидывал и выбирал блесну мысленно унесясь в прошлое…
С горечью вдруг всплыли из глубины обиды, тайно переживаемые из-за явно несправедливого отношения к нему со стороны родителей. Может это его восприятие и было субъективным, но прокручивая ленту воспоминаний в голове, он исподволь старался находить кажущиеся мелкими и незначительными в прошлом, но приобретающие гротескную мрачную окраску в свете его закипающего возмущения…
- Ты, че, до нОчи будешь швырять блесну-то в реку?!
Он не заметил подошедшего и уже некоторое время странно и настороженно рассматривающего его отца.
- Это… Сети надо смотреть уже… - голос отца приобрел оттенки какой-то несвойственной ему робости.
Иваныч встряхнул головой, отгоняя нахлынувшие мысли.
- Надо, так – надо…
Он постарался придать голосу привычные интонации.
Из взгляда отца моментально исчезла странное выражение робости и он опять стал колючим и слегка снисходительным.
- Ну, а чего ж ты?! Я тебе уж сколько орать-то могу?…
- Да-а… Призадумался… - Протянул Иваныч, понимая, что ни кто от него и не ждет ни каких пояснений.
Что-то про себя внутренне решив он уверенно смотал спиннинг и твердо зашагал в сторону лодки.
Все время, покамест они выбирали сети, выбирая попавшийся в них улов, покамест перегребались от одной сети к другой, Иваныч сохранял молчание не реагируя и даже не прислушиваясь поддевкам и не обращал внимания на язвительный тон отца.
Собрав последнюю снасть Иваныч твердо, тоном, каким он обычно разговаривал на работе, сказал:
- Все! Хватит! Домой!
Отец даже застыл от неожиданности:
- Как?! “Хватит”?!
- А так! Надоел ты мне уже за сегодня! Меры не знаешь!
- Какой такой “Меры”?
- Такой! Нормальной! Человеческой!
- Да ты чего? Обиделся что ль? Ну, я ж так, для порядку.. – пытался как-то разрядить ситуацию отец, понимая, что что-то в сыне внутри лопнуло и причиной, судя по всему этому был он. Его отец.
- Устал я уже порядком от твоих “порядков”!
Ошарашенный отец обиженно и недоуменно замолчал, вдруг разом поняв, что ТАКОГО Сашку он наверное никогда в жизни и не видал еще…
Он сунулся в нос лодки и забившись там изредка кидал на сидящего за румпелем мотора Сашку и, пока они ехали до дома, все пытался осмыслить происшедшее…

- Ой! А че так рано?! – мать заслашав шум на подворье вышла на крыльцо.
Она что-то еще хотела сказать, но бросив взгляд на отца, на сына, осеклась и уже тише и настороженно спросила мужа:
- Отец, чего случилось-то? Чего-то на вас на обоих лица нет…
- Да, Сашка вон чего-то…
- Саш, чего случилось?
- Да, ничего, мам.. Домой я пойду…
И, избегая дальнейших ненужных вопросов, Иваныч вскинул на плечо рюкзак направился вдоль улицы к своему дому.
- Сашка, а рыбу-то, рыбу!… - окликнул, видимо надеясь на примирение, отец.
- Оставьте себе – чего там делить.

Шагая насупившись вдоль улицы и проходя мимо дома брательника он бросил мимолетный взгляд в приоткрытое окно.
Так и есть!
В окне за столом маячила фигура Петрухи. Он чрезмерно жестикулировал и оживленно разговаривал с кем-то, не видимым в глубине комнаты, а перед ним стояла пластмассовая двух литровая бутыль пива, наполовину уже опорожненная.
Не желая быть замеченным, Иваныч ускорил шаг и быстро вышел из поля зрения брата, так его и не заметившего в пылу полупьяной беседы.
- Дела у него!…
Иваныч мысленно чертыхнулся в то же время удивляясь способности брата все изворачивать в свою пользу.

Придя домой и, не разбирая, кинув рюкзак в угол сарая, Иваныч избегая вопросительных взглядов жены занялся делам по хозяйству пытаясь отогнать торопливой толпой лезшие в голову воспоминания, которые вылезли из самых потаенных уголков его души еще там… На берегу реки…
Руками он поправлял поленицу, привычным глазом оценивая ее укладку, а мысли лезли и лезли, как черти в нечистой избе, покидая самые потаенные уголки, затянутые десятилетней паутиной…
В конце концов он в сердцах бросил поднятое было очередное полено и, поняв, что так ему от этой напасти не избавиться решительно вошел в дом.
Жена понимающе молчала…
- Это, чего сегодня на вечер?… Чего помочь тебе по дому надо?
- Да, нет, Саша… Все ты уже переделал. Только если сам чего удумал…
- Тогда я, наверное, на рыбалку… Может -  с ночевой…
- Да ради Бога, Саша, коль желание есть. Тебе чего собрать с собой?
- Не надо. Сам положу чего нужно.
Он вытащил из глубины сарая заброшенный рюкзак, который так и не тронул утром, вскинул на плечо ружьецо и, еще окончательно не определившись, куда же идти на вечернюю зорьку, вышел на улицу…
Сам того не заметив он пошел вдоль улицы в сторону, противоположную той, где располагались дама брата и родителей. Обдумывая на ходу: куда ж пойти, он услышал оклик, который был обращен явно ему:
- Эй, сосед! Куда собрался?!
Обернувшись на голос он увидал Гришу – соседа, жившего наискосок через улицу от его дома.
- На речку, куда-нибудь… Сам еще не решил…
- Так ты чего? Один что ли?
- Один.
- А в компании не хочешь? Все веселее.
Иваныч хмыкнул про себя: “Ага, сегодня у меня с утра веселая компания была. Можно сказать – клоуны на выезде…”, но зная покладистый и немножко разгильдяйский характер соседа, в слух ответил другое:
- Хочешь – так пошли.
- Я мигом! – и Гриша быстро нырнул за забор, из-за которого он, поблескивая рано лысеющим черепом в лучах склоняющегося к западу солнца, окликнул проходящего Иваныча.
Буквально через минуту Гриша выскочил из калитки, одной рукой на ходу торопливо поправляя  на плече ружье, а второй что-то пряча в карман поглубже. Заметив взгляд соседа он, заговорщицки хитро щуря один глаз, пояснил:
- Это, так… Для разговору…
Иваныч, глядя на хитро подмигивающего соседа, на его торчащие по медвежьи маленькие круглые уши, первый раз за сегодняшний день почувствовал как струны, до звона натянутые у него внутри, немного ослабли и он невольно улыбнулся:
- Слышь, Гриш: а я чего-то и не догадался… Может вернусь, свою лепту внесу? Подождешь?
- Перестань, Сашка, не пьянствовать же идем. Нам и надо-то – для разговору… Хватит.
В обиходе они общались друг с другом запросто.
Да и не удивительно.
Почти одновременно строили они дома, при случае помогая друг другу, натужено напрягая спины и катая на скулах желваки. Позднее, зачастую вместе уезжали в тайгу, готовить на зиму запас дров. Гришка в работе был сноровистый, за чужую спину не прятался, а наоборот: все норовил подставить свой горб под самый тяжелый угол…
- Пусть лежит,  чай не последний день живем…
Иваныч не стал настаивать. Да и какой смысл: Гриша говорил дело!
- Так куда ты надумал? – Гриша шаг-в-шаг шел сбоку Иваныча.
- Да не знаю, честно!
- Пойдем на устье Виски. Всего-то час ходу. На уху поймаем, хотя утчонка там не особо держится.
- Пошил на Виску. – не раздумывая согласился Иваныч.
Пока шли, перекидывались о разных заботах по хозяйству, потом перескочили на новости: сначала местные, потом на более глобальные…
Так, за разговором, уже в самом рубеже вечерних сумерек, дошли до места.
Сбросив на ходу рюкзачки под приметной елью, не останавливаясь прошли к устью речушки.
На другой стороне, поодаль от них, горел костер: кто-то тоже решил вдохнуть вечернего умиротворения природы…
… Клевало не важно, но штук с пяток добрых ельцов они поймали довольно скоро.
- Может ушицы сварим – тут уже хватит. – Гриша прервал их неторопливый разговор ни о чем и привстал.
Иваныч вдруг остро почувствовал, что с утра еще у него во рту ничего не было, и под ложечкой у него засосало, в предвкушении ароматной ухи.
Он с готовностью вскочил на ноги и уже через полчаса над костром в котелке глухо побулькивала, распространяя неяркий аромат, перемешанный с дымом тальниковых дров, прозрачная уха…
Они водрузили над костром котелок с водой для чая взамен снятой посуды с горячей ухой и, удобно расположившись близ потрескивающего костра, разложили прихваченные из дома продукты.
Гриша вынул из рюкзачка переложенную туда из кармана пол-литра.
Налили по четверти кружки, резко выдохнув в сторону, разом опрокинули содержимое кружек в себя, одним глотком проглатывая обжигающий напиток.
покрякав, постенав для приличия - в дань уважения традиции, дружно забрякали ложками поддувая на дымящуюся в ложках ушицу.
Молча отхлебав половину из мисок, перевели дух.
Оба – вспотели…
- Ну, что? Повторим?
И не дожидаясь ответа Гриша повторно плеснул по кружкам.

Закончив с ухой и, ожидая, когда закипит уже шумевшая и свистевшая на разные голоса и перемеживающая свои рулады с треском костра, вода в котелке, оба закурили, приятно ощущая разливающееся внутри тела тепло горячей ухи и рыбацких ста грамм…
- О, смотри-ка! Темняет… Скоро утка летать начнет – может чего и налетит…
Гриша подтянул к себе ружье и, отведя в сторону стволы, зарядил.
Иваныч последовал его примеру.
- И то… Всякое может быть… - расслабленно подумал он.
И только эта мысль понеслась у него в голове, как он услышал характерный, с посвистом, шум от быстро налетающей утки. Он быстро обшаривал взглядом небосвод в той стороне, откуда слышался шум, инстинктивно пригнувшись и моментально взяв ружье на изготовку…
- Сашка! Сашка! На тебя налетает! Видишь?!
Гриша показывал рукой куда-то ему за спину и Иваныч понял: стрелять нужно будет ему, так как Грише он мешает, находясь на линии выстрела. Это понимал и Гриша, оживленно показывая ему рукой направление, откуда налетала птица.
Глянув в направлении, которое означил своими жестами Гриша, он наконец увидал низко над водой налетающую на них дичь.
Он вскинул ружье, и, уложив мишень на линию прицела, повел стволами сопровождая ее полет, одновременно выбирая, на его взгляд, наиболее подходящую позицию для выстрела.
Мгновения перерастали в секунды и, внутренне опасаясь повторить утренний промах, он, как ни выгадывал, все же эту позицию пропустил. Поняв это, Иваныч  торопливо дернул крючок и… промахнулся.
Гриша молча еще некоторое время сопровождал взглядом улетающую птицу, потом повернулся к костру и, не спрашивая Иавныча, опять плеснул в кружки.
- Давай, за ее долгую жизнь! – и, протянув свою кружку, пристукнул ею о край кружки Иваныча.
- Чего-то я сегодня оплошал… - начал было оправдываться Иваныч за неудачный выстрел.
- Да, брось ты!… Смазал – да и хрен на нее! Пусть живет! На будущий год придем, тогда и целиться не надо будет: Бац! – И суп! – Гришка бесшабашно хохотнул.
У Иваныча даже кружка застыла в руке на пол дороге ко рту от внезапно поразившей его  логики, прозвучавшей в этих бесхитростных словах напарника.
Он изумленно посмотрел на Гришу. Гриша почувствовав его взгляд, пояснил, как бы подтверждая догадку  Иваныча:
- Ну, да!… Вот она сейчас улетела, а на будущий год прилетит с парой , да еще выводок за собой притянет. Штук с десяток и наберется. А если через два года, то… - Гриша расслаблено пытался сосчитать, сколько же будет уток через два года, и не решив, эту в общем-то простенькую задачку для устного счета, махнул рукой. – Короче! Налетит орава: шиш промажешь, даже если и захочешь!… Да и вообще: ты че, не наелся, что ль?!
Иваныч вспомнил про застывшую в его руке кружку.
Спохватившись, опрокинул содержимое в рот и, закусив, потянулся за закипевшим к этому времени кипятку.
Заварив чай покрепче, он сделал несколько глотков душистого настоя и откинулся на спину, уронив голову на полупустой рюкзак.
Он смотрел на начинавшие просвечивать звезды в темнеющем ультрамарине неба, слушал, потрескивание угасающего костра, шелест листвы в прибрежных зарослях тальника под потянувшего на берег ночного бриза, ощущал прохладу отходившей осенней травы под спиной.
Гриша негромко рассуждал о предстоящем ему ремонте в подворье, которое он наметил и иногда спрашивая совета, не дождавшись ответа от улыбающегося в наплывшей темноте напарника, неторопливо и монотонно продолжал свои рассуждения…
То ли от ухи и выпитого спиртного, то ли от спокойствия, веющего на него со всех сторон, Иванычу стало покойно, натянутые струны внутри него превратились в обычные нервные клетки. Все его сегодняшние переживания представились ему вдруг такими мелочными и не заслуживающими внимания, что он, сквозь наплывающую волнами дрему, вдруг тихо засмеялся…
- Ты чего? – встрепенулся Гриша и в свете отблесков угасающего костра удивленно сверкнул белками глаз на Иваныча.
Э-эх, Гришка!… Хорошо-то как!…
- Дык, я тебе об этом уже минут пять толкую!
- А я ж чего – я согласен! Спорил бы кто –  я промолчу!
Иваныч потянулся и уточняя спросил:
- Так, что? До утра?
- А ты, чего, домой от такой благодати хочешь, что ли?
- Да, нет… Это я так – для разговору….

И опять замолчал, в пол-уха слушая Гришкино бормотание.
Затем и Гриша стих, глядя на гладь реки.

Шелестели ленточные лоскутки тальниковой листвы.
Шуршала и попискивала мышь где-то рядом в увядающей траве.
Спицы звезд все ярче пронизывали темнеющий небосвод.

Покой и благодушие вместе с вечерним туманом поднимались от теплой земли и наполняли пространство вокруг, неслышно проникая в самые укромные уголки сознания.
Иваныч  опять задремал и уголки его губ тронула незаметная в темноте слабая улыбка…